Линда Лаел Миллер

Огонь луны

ПРОЛОГ

Дублин, сентябрь 1867

Ловким движением запястья Джеми заставил золотые часы завертеться волчком на конце их цепочки. С торжествующим блеском в холодных голубых глазах он остановил часы грязной рукой и ухмыльнулся. Риви, который был на два года старше своего четырнадцатилетнего брата, не питал пристрастия Джеми к мелкому воровству. Чтобы не потревожить женщину и священника возле камина — он исповедовал умирающую, — Риви сказал шепотом:

— Идиот, хочешь, чтобы тебя сослали на каторгу? Одно дело стянуть луковицу или репу, а тут часы какого-то денди.

Джеми тяжело вздохнул и бросил взгляд в сторону материнской кровати, которую придвинули как можно ближе к слабо горевшему огню в камине, топившемуся углем.

— Ей нужно лекарство, — сказал он, неловко оправдываясь.

— Не нужно, — отозвался Риви. — Лекарство уже не поможет, и мы оба это знаем.

Священник уже заканчивал обряд. Джеми и Риви молча наблюдали за ним, прислушиваясь к словам, проклиная собственную беспомощность и чувство голода.

Все это время Кайли Маккена лежала неподвижно, закрыв глаза. Наконец отец Макдугал обратил на них свой усталый взор, его изможденное лицо прорезали глубокие морщины. Казалось, он принял на свои худые плечи все беды Ирландии. Приблизившись к братьям, он сунул слегка дрожащую руку в карман своей изношенной сутаны. Джеми вскочил со своего насеста на краю стола.

— Она…

Отец Макдугал покачал лысеющей головой.

— Нет, парень, еще нет, но не думаю, что Кайли переживет эту ночь, спаси. Господи, ее душу. — Он помолчал, перекрестился и вздохнул. — Теперь она в руках Господа.

Риви нахмурился и скрестил руки на груди: он не хотел слушать сказки про Бога и про то, что его мать станет счастливой на небесах. Где был Бог, когда Кайли Маккена скребла замызганные полы в тавернах или штопала платья модниц, которые считали ее недостойной даже плевка?

— Значит, теперь в доках опять нет работы? — спросил священник рассеянно: ему уже был известен печальный ответ, потому что в Ирландии нигде не было работы — ни в городах, ни на фермах.

Риви опустил голову. Он был крепким сильным парнем с широкими плечами, несмотря на голод, терзавший его все время, что он помнил себя.

— Никакой, — проворчал он. Ему казалось неподходящим говорить о своих планах на будущее сейчас, когда умирала мать.

Пожилой священник откашлялся. Риви поднял глаза и увидел, что Джеми все еще сжимает в грязной ладони часы.

— Опять воруешь, парень? — спросил священник скорее с отчаянием, чем с гневом. — Стыдно. Плохо в глазах Божьих.

Ответ Джеми был, как и положено, быстрым и дерзким:

— Бог сейчас не смотрит. Ни на меня, ни на мою бедную маму, ни на всю Ирландию!

Старик вздохнул и после минутного колебания вынул руку из кармана и разжал пальцы. На ладони лежали два потускневших медных кругляшка, похожих на монеты. Никто из братьев даже не пошевелился. Тогда он силой вложил одну монету в руки Риви, другую — Джеми и поспешно вышел из дома.

Риви с мрачным видом принялся разглядывать монету. Благодаря монахиням из прихода Святого Патрика, он умел немного читать и сумел разобрать слова: «Благословен тот, кто заботится о нищих».

В горле у него застрял комок стыда, а голубые глаза позеленели.

— Это же «значок попрошайки», черт побери! — прошипел он.

Джеми оставался спокойным; оба брата прислушивались к хриплому дыханию матери. Ей было холодно, она ослабела и должна была умереть голодной, какой и прожила всю жизнь. В порыве бешенства и беспомощности Риви швырнул значок через всю комнату. Он звякнул, ударившись о камин. Джеми сжал зубы и направился к двери.

— Скоро вернусь, — сказал он тихо, обращаясь не к Риви, а к матери, — и клянусь всем святым, что принесу хлеба и достану чаю и еще чего-нибудь, что смогу раздобыть.

— Хороший мальчик, — слабо отозвалась Кайли сквозь сон. — Он хороший мальчик, мой Джеми. Хороший мальчик.

— Собираешься попрошайничать? — хриплым шепотом спросил брата Риви.

Джеми взял щегольские часы и снова заставил их вертеться. Они сверкнули в полумраке тесной комнатушки.

— Да, Риви, — неохотно отозвался он. — Если понадобится, то буду просить милостыню, но сперва попробую договориться с бакалейщиком.

В глубине души Риви Маккена почувствовал какое-то холодное предчувствие.

— Не делай этого, Джеми. На этот раз тебя наверняка накроют.

Лицо Джеми посуровело, и на какой-то миг из мальчишки он превратился в мужчину.

— Я не допущу, чтобы моя мать умерла голодной, Риви.

Риви направился к очагу, чтобы подобрать «значок попрошайки», который он всего несколько секунд назад зашвырнул за камин. Он пойдет с ним по домам, он сделает это ради матери и ради того, чтобы спасти Джеми от тюрьмы. Он был старшим братом; именно ему по праву следовало сделать это, как бы невыносимо это ни было.

— Удача наверняка изменила тебе, — сказал он, шаря за камином. И как раз в тот миг, когда он заметил сверкнувшую медяшку, дверь сильно хлопнула, и Джеми убежал.

Риви бросился к двери, чуть было не сломав ее. В лицо ему, смешавшись с вечерним холодом, ударило зловоние узкой дублинской улочки.

— Джеми! — крикнул он в густой туман, накрывший Дублин пожелтевшим муслиновым саваном. — Джеми, вернись!

Но было уже слишком поздно — Джеми пропал из виду: парень работал ногами так же быстро, как и руками.

Риви выругался и закрыл скрипучую дверь. Проведя рукой по волосам, повернулся к умирающей женщине, угасающему огню и угасающим надеждам.

— От отца что-нибудь слышно? — спросила Кайли ясным голосом, звучавшим почти как прежде. — В один прекрасный день мы отправимся в Америку.

Чуть не расплакавшись, Риви опустился на колени рядом с кроватью матери, взял в ладони ее худую, огрубевшую от работы руку.

— Пока ничего, — тихо ответил он.

Глаза Кайли, зеленые, как море, как глаза ее старшего сына, неотрывно смотрели в потолок лачуги, которую Марк покинул много лет назад.

— Ни одного письма, — тяжело вздохнув, сказала она. — Ну разве не странно, что он не прислал ни одного письма?

Риви прижался лбом ко лбу матери, стараясь дышать глубоко и ровно.

— Отец никогда не любил писать, — мягко ответил он после долгого молчания. Сам Риви считал, что отец либо мертв, либо просто самый последний мерзавец, но, конечно же, он не мог сказать этого. Ему даже захотелось притвориться, что из Америки пришло письмо с деньгами, чтобы они все могли приехать. Почему бы сейчас не соврать матери? Так было бы милосерднее.

— Я ведь умираю? — спросила Кайли, и глаза ее прояснились. Она выглядела очень жалкой и как будто прозрачной.

Риви тяжело было говорить и уж совсем невозможно лгать. Несколько мгновений он колебался, а потом неуверенно сказал:

— Отец Макдугал говорит, ты попадешь на небеса, прямо в рай.

Кайли улыбнулась такой перспективе. Несмотря на годы страданий, ожиданий и бесплодных надежд, она верила в бога. Риви не мог припомнить случая, когда бы ее вера хоть немного пошатнулась, хотя сам он давно уже перестал верить.

— Да, — сказала она. — Я попаду в рай. — Ее темные волосы, в которых не было ни единой седой пряди, рассыпались по подушке, она выгнула красивую бровь. — Но что же будет с тобой и с Джеми? Куда отправитесь вы, в Америку?

Риви покачал головой. Он не мог больше скрывать правду.

— Я получил место на паруснике, ма, — сказал он, даже теперь почувствовав волнение. — На китобойном судне. Оно приписано к Сиднею в Новом Южном Уэльсе.

Аквамариновые глаза Кайли расширились.

— Новом Южном Уэльсе! А как же Джеми? Ты заберешь его с собой?

Риви вспомнил свой разговор с капитаном «Салли Ди». Хотя говорили они сегодня, казалось, прошла тысяча лет. Риви охватило настоящее отчаяние: капитан сказал тогда, что им нужен только один юнга. Он поглядит на Джеми, и если тот покажется ему подходящим для моря, может быть, в следующем плавании и для него найдется местечко. Большего он по может обещать.